Новости
23 Апреля 2024
19 Апреля 2024
10 Апреля 2024
НОВОСТИ КОМПАНИИ. И пусть завидует Париж! Дизайнерские сумки из крафта.
04 Февраля 2010
Самолет тяжело пошел вверх. Сердце легко пошло вниз. Я молюсь: «Все будет хорошо. Все ... будет... хорошо. Мысли – материальны. Я думаю только о хорошем, я думаю о прекрасном, о том, что ждет впереди...». Легкая музыка на борту «Боинга» перед полетом напомнила ту, Кэмеруновскую, звучавшую на борту тонущего корабля. «Как на Титанике», - хотела сказать я девчонкам, но остановилась: мысль - материальна. Все-таки хорошо, что юмор, хотя и черноватый, но все же со мной. В компании с ним легче: мысль-то – материальна. И когда, провалившись сквозь облака, мы касаемся взлетной полосы, сердце снова возвращается на отведенное ему место, выбивая неровной дробью: «Я – в Париже... в Париже».
«Мой адрес говорил только о бедности», - писал Хемингуэй. Мой адрес ни о чем не говорил, он принадлежал другому миру. Я вижу в окне напротив жизнь. Обычную. Не занавешенную. Мужчина готовит кофе. Я вижу это отчетливо. Улочка очень узкая. Кажется, протяни руку, и можно взять приготовленную для кого-то чашку. Возможно, и он видит, что за ним наблюдают, но, ему нет до меня никакого дела. Им всем нет до меня дела. Они – сами по себе, они - в себе. А это значит, что есть надежда на свободу. И пусть каждую ночь летит над маленькой парижской улочкой нетихий диалог завсегдатаев полицейского участка, хлопают двери авто, набившихся на тротуарах и разрывает тишину последний музыкальный хит, пусть я не сплю которые сутки - я тону в этой свободе. Я тону в глазах того парижанина, что не скрывая провожает взглядом мою основу, необтесанную и заточенную под другую страну. Я растворяюсь в нехитрых маркетинговых решениях афроамериканских торговцев в районе Марсового поля, в монотонности их голоса и перезвоне железных копий Эйфелевой башни: «Мадам, недорого, - вопрошают они по-русски, наметанным взглядом оценив национальность, - совсем недорого. Давай-давай. Бери-бери. Надо!» Они прилипчивы и совсем не обижаются, когда им указывают направление «от...».
Я бегу по булыжным мостовым, путаясь в лабиринте переулков и маленьких площадей. Кажется – они все похожи друг на друга, но разбушевавшимся умом понимаю, вон тот «парень» в бронзе – все же другой. Другие витрины, кованные узоры лавочек и заборов, зеленый человечек перехода и станция метро, мне новичку парижского быта, внушающего пока что священный ужас. Опьянев от свободы, я в упор разглядываю парижан, их лица, прически, одежду, обувь, аксессуары, ловлю каждую деталь, фиксирую ее, на, надеюсь, еще извилистую корку, и... радуюсь, беспричинно и глупо так, радуюсь. И когда ноги, пронизанные сотнями иголок усталости, находят приют под столиком привокзального кафе, а рецепторы ласкает вкус настоящего лукового супа и «Божоле», я радуюсь, парю над бытием, улыбаясь в ответ гостеприимному гарсону, что стараясь угодить, на французско-русском, громко смакует: «Щeот!» Счет, то есть.
Возвращаясь на родину, я везу из Парижа его образ, страсть, фантазии и мысли... Я укладываю их в наши подарочные сумки из крафта, дизайн которых насквозь пронизан его духом, пропитан свободой чувств и совершенством идей. На каждом донышке – рецепт добра от создателей дизайнов: 100 гр. натурального крафта, 4 стакана краски, 500 гр. стиля, 1 пакетик смеха и т.п. Я дарю его своим близким и друзьям. Они думают, что все из Парижа. Приятно. Пусть думают. Ну, а Париж? Париж, пусть завидует нам!
Плясова Елена
«Мой адрес говорил только о бедности», - писал Хемингуэй. Мой адрес ни о чем не говорил, он принадлежал другому миру. Я вижу в окне напротив жизнь. Обычную. Не занавешенную. Мужчина готовит кофе. Я вижу это отчетливо. Улочка очень узкая. Кажется, протяни руку, и можно взять приготовленную для кого-то чашку. Возможно, и он видит, что за ним наблюдают, но, ему нет до меня никакого дела. Им всем нет до меня дела. Они – сами по себе, они - в себе. А это значит, что есть надежда на свободу. И пусть каждую ночь летит над маленькой парижской улочкой нетихий диалог завсегдатаев полицейского участка, хлопают двери авто, набившихся на тротуарах и разрывает тишину последний музыкальный хит, пусть я не сплю которые сутки - я тону в этой свободе. Я тону в глазах того парижанина, что не скрывая провожает взглядом мою основу, необтесанную и заточенную под другую страну. Я растворяюсь в нехитрых маркетинговых решениях афроамериканских торговцев в районе Марсового поля, в монотонности их голоса и перезвоне железных копий Эйфелевой башни: «Мадам, недорого, - вопрошают они по-русски, наметанным взглядом оценив национальность, - совсем недорого. Давай-давай. Бери-бери. Надо!» Они прилипчивы и совсем не обижаются, когда им указывают направление «от...».
Я бегу по булыжным мостовым, путаясь в лабиринте переулков и маленьких площадей. Кажется – они все похожи друг на друга, но разбушевавшимся умом понимаю, вон тот «парень» в бронзе – все же другой. Другие витрины, кованные узоры лавочек и заборов, зеленый человечек перехода и станция метро, мне новичку парижского быта, внушающего пока что священный ужас. Опьянев от свободы, я в упор разглядываю парижан, их лица, прически, одежду, обувь, аксессуары, ловлю каждую деталь, фиксирую ее, на, надеюсь, еще извилистую корку, и... радуюсь, беспричинно и глупо так, радуюсь. И когда ноги, пронизанные сотнями иголок усталости, находят приют под столиком привокзального кафе, а рецепторы ласкает вкус настоящего лукового супа и «Божоле», я радуюсь, парю над бытием, улыбаясь в ответ гостеприимному гарсону, что стараясь угодить, на французско-русском, громко смакует: «Щeот!» Счет, то есть.
Возвращаясь на родину, я везу из Парижа его образ, страсть, фантазии и мысли... Я укладываю их в наши подарочные сумки из крафта, дизайн которых насквозь пронизан его духом, пропитан свободой чувств и совершенством идей. На каждом донышке – рецепт добра от создателей дизайнов: 100 гр. натурального крафта, 4 стакана краски, 500 гр. стиля, 1 пакетик смеха и т.п. Я дарю его своим близким и друзьям. Они думают, что все из Парижа. Приятно. Пусть думают. Ну, а Париж? Париж, пусть завидует нам!
Плясова Елена